Читать «Взгляд назад. Культурная история женских ягодиц» онлайн
Хизер Радке
Страница 15 из 75
Вскоре дело дошло до суда. На заседание, которое состоялось 24 ноября 1810 г., Саарти Баартман не позвали. Ее защитников — аболиционистскую организацию под названием «Африканский институт» — беспокоило, что женщина явится в суд неприлично одетой, а судья не был уверен, что в Лондоне найдется человек, который говорит на «низком голландском» (так англичане называли африкаанс) и сможет выступить в роли переводчика истицы[84]. Пока шло заседание, Саарти стояла на сцене битком набитого театра на Пикадилли, не принимая участия в событии, которое должно было решить ее судьбу. Судьи, однако, решили, что невозможно вынести справедливый вердикт, не заслушав потерпевшую. Без особых усилий нашли двух человек, говоривших на африкаанс: Лондон был пестрым городом и привлекал людей со всех концов империи, в том числе и жителей Южной Африки, — и Саарти Баартман вызвали в суд.
Данлоп, по-видимому, понял, что ее показания станут для него проблемой. 27 ноября он отвел женщину к нотариусу, чтобы задним числом оформить рабочий контракт. В помеченном 20-м марта 1810 г. контракте значилось, что вся прибыль, полученная от шоу Баартман, будет разделена между ней и Данлопом. Данлоп также обязался обеспечить Баартман медицинский уход, оплатить ее будущее возвращение на родину и предоставить ей теплую одежду для представлений. Она дрожала на сцене в одном трико[85].
До того как Саарти Баартман выступила с показаниями в суде[86], никто не называл ее по имени — в газетах она фигурировала как «женщина из племени готтентотов», «Готтентотская Венера» или даже просто «особа женского пола». Она давала показания в квартире, в которой жила вместе с Данлопом, торжественно одетая в европейское платье. Саарти рассказала дознавателям о своем прошлом — где она росла, как умер ее отец, при каких обстоятельствах она познакомилась с Данлопом и Цезарсом — и засвидетельствовала, что довольна своим положением в Англии. Ей нравится в этой стране, объяснила она. Хозяева ей платят, и у нее нет желания возвращаться домой. Протокол суда сообщает, что государственный нотариус спросил у Баартман, «предпочитает ли она вернуться на Мыс Доброй Надежды или остаться в Англии»[87]. Она ответила: «Остаться».
Трудно понять, почему в тот день Саарти Баартман дала такие показания. Возможно, она посчитала, что уже добилась желаемого, а Данлопа и Цезарса за те деньги, что они ей обещали, можно и потерпеть. Или она не могла сказать правду, боясь наказания. Было неясно, что будет с ней в случае освобождения. Кто-то из аболиционистов утверждал, что «есть люди, готовые помочь ей»[88], но это было туманное обещание, которое вряд ли могло успокоить женщину, не говорившую по-английски, не имевшую надежных источников дохода и покинутую всеми на чужбине.
Суд постановил, что «Баартман ни в чем не стеснена и счастлива в Англии»[89]. Процесс привлек к шоу еще больше общественного внимания, поэтому оно сохраняло популярность и зимой. После того как были обнародованы подробности предполагаемого финансового соглашения Баартман с Данлопом, на ее карикатурных изображениях прибавилась новая деталь: кучи золота и мешки с деньгами.
В течение следующих трех лет Саарти объехала всю Британию, выступая в Лондоне, Брайтоне, Бате, Манчестере и Ирландии. В Манчестере она крестилась, записав себя в церковной книге как «Сару». Она гастролировала с Данлопом, пока в 1812 г. он не умер. Затем ее антрепренером стал некто Генри Тейлор. О Тейлоре и его отношениях с Саарти нам неизвестно практически ничего, кроме того, что в 1814 г. он привез ее в Париж, где она жила и работала на окраинах Пале-Рояля. Этот район был известен бурной политической жизнью, памфлетами, рожденными в его кварталах, и процветавшим там пороком. Приехав во Францию, Баартман была уже знаменита, и сплетни про нее пошли быстро: одни утверждали, что она состоит в тайном браке, другие — что она проститутка.
Саарти жила в Пале-Рояле и выступала с программой, которую представляла еще в Кейптауне. Она пела и танцевала почти обнаженной, курила трубку и показывала зрителям попу. Шоу снова оказалось необычайно популярно; у Франции были собственные интересы в колониальной Африке, и французы, как и англичане, питали горячее любопытство к мифической буйной сексуальности туземцев. Тейлор решил повысить доходность шоу, для чего увеличил количество рабочих часов Баартман с шести до десяти в день. По ночам она продолжала давать закрытые концерты для богатых и наделенных властью. Вскоре от истощения Саарти заболела. Ее состояние быстро ухудшалось и к началу 1815 г. стало таким плохим, что она больше не могла выступать на сцене.
В январе парижская газета Journal Général de France объявила, что «Готтентотская Венера сменила владельца»[90]. Выражения, в которых была написана эта заметка, демонстрировали огромную разницу между Парижем и Лондоном. В Великобритании рабство было нелегальным и считалось злом, подлежащим искоренению. Во Франции оно со времен Французской революции формально считалось незаконным, но de facto дозволялось. В Париже вели гораздо меньше споров о том, нравственно ли покупать, продавать и держать в собственности людей. Вопрос о том, свободна ли Саарти Баартман, здесь не стоял. Отныне она принадлежала некоему господину С. Ро.
Ро был дрессировщиком и имел давние связи с научным сообществом Парижа — он продавал анатомам туши животных для препарирования. Шоу Баартман всегда пытались придать некоторый оттенок научности — Александр Данлоп и Петер Цезарс почти открыто подавали Саарти как образец «недостающего звена», существа, занимающего промежуточное положение между человеком и обезьяной. Ро точно знал, что парижским ученым будет интересно взглянуть на Баартман. В Национальном музее естественной истории за немалые деньги он организовал закрытый осмотр Готтентотской Венеры — для Жоржа Кювье, его ассистента и трех художников.
В назначенный день Баартман пришла в Музей в своем сценическом костюме, но Кювье и его коллеги тут же попросили ее раздеться полностью[91]. Это было то, что Саарти всегда отказывалась делать, но ей объяснили, что костюм господ не интересует, так как они желали бы рассмотреть ее «объективно».
Кювье и его помощники хотели увидеть «детородные органы»[92] Баартман и ее попу — те части тела, которые на протяжении вот уже двух столетий западные ученые и философы изучали, чтобы прийти к выводу о том, что коренные африканцы представляют собой вид, отличный от